Очевидно регулируемая, но часто выходившая из-под контроля горбачевская «гласность» конца 80-х до сих пор поражает размахом своих реальных достижений в деле борьбы за свободу слова, «выдавливания раба» и развенчания исторических мифов. Тогда один год шел лет за десять, а может, и все двадцать лет.

Вопреки современным безумным апологетам сталинизма, жертвами массовых репрессий 30-х годов стали не только верхи большевицкой верхушки, но и миллионы абсолютно аполитичных сограждан, жизни которых превратились в те самые сталинские щепки, сгнившие не только на лесоповалах ГУЛАГА, детально описанного Солженицыным, но и в местах массового террора по месту жительства. В каждом областном центре того времени как минимум тысячи людей оказались жертвами беспрецедентных государственных репрессий. Для исполнения смертных приговоров и поспешных погребений специально отводились удаленные места на окраине городов подальше от людских глаз. Однако полностью скрыть эти «секретные объекты» было абсолютно невозможно, ибо масштаб происходившего террора против гражданского населения превосходил все мыслимые границы.

По многочисленным воспоминаниям жителей Донецкой области одно из таких мест располагалось на Рутченковом поле в Кировском районе довоенного Сталино (Донецка). В 1988 — начале 1989 года активисты Донецких правозащитных организаций «Донбасс-88», студенческая группа «Плюрализм» и местное отделение официально созданного 30 марта 1989 года общества «Мемориал» отправили запросы в различные городские и областные инстанции относительно тогда еще предполагаемого массового захоронения в Рутченково на южной окраине города. На все запросы, в том числе посланные в местное управление КГБ, последовали стандартные бюрократические ответы — сведениями не располагаем, информация не подтверждается и т.п. По странному стечению обстоятельств, примерно в то же самое время — во второй половине 1988 года — исполком выделил именно эту территорию под развитие гаражного кооператива «Текстильщик». Трудно поверить в то, что городские власти не располагали никакой оперативной информацией относительно истинного предназначения этого места. Поле уже давно выглядело заброшенным, и даже жилой микрорайон, построенный задолго до горбачевских перемен, хоть и был спланирован в непосредственной близости от «секретного объекта», но все-таки располагался на почтительном от него расстоянии. Это наводило нас на мысль о том, что какими-то планами исторической застройки городские службы все-таки должны были располагать. Да и временное совпадение начала деятельности гаражного кооператива и настойчивые запросы правозащитников — выглядело уж очень подозрительным. 
Поскольку получить полный доступ к архивным «спецхранам» было в то время для нас практически невозможно, активисты вышеназванных организаций обратились к жителям Кировского района с просьбой поделиться своими воспоминаниями о том, что же происходило в 1930-х годах на Рутченковом поле. На удивление таких свидетелей оказалось не так уж и мало. Видимо, масштабы «деятельности» «секретного объекта» были настолько грандиозны, что вытравить их из памяти местных жителей было просто невозможно. Да и Перестройка и Гласность все-таки пробудили сознание десятилетиями помалкивающих сограждан. В начале 1989 года часть шокирующих свидетельских показаний была записана на диктофон при участии Н. Семенцова, Е. Ратниковой и других известных правозащитников. Спустя несколько месяцев, «Горняцкая Слава», еженедельник шахты Кировская, опубликовал обращение «ко всем, кто что-либо знает о захоронении с просьбой помочь в восстановлении истины». Уже летом того же года, когда раскопки шли полным ходом, газета напечатала сенсационную заметку под названием «Тайна Рутченковской степи». 
По воспоминаниям очевидцев, примерно с середины 30-х годов добротный двух- или даже трехметровый деревянный забор опоясывал часть Рутченкова поля в форме прямоугольника в районе 11-го поселка. Кроме забора, это место было окружено и колючей проволокой. По всем правилам тоталитарно-полицейского «жанра» над спецтерриторией возвышалась деревянная вышка с автоматчиком, по ночам «объект» охранялся сторожем с собакой или собаками. Разумеется, у всей этой «охранки» полномочия были самые широкие. Местным жителям уже тогда было хорошо известно, что здесь находится не просто очередная «запретная зона», но и то, что она является местом казни осужденных «врагов народа». Уже позже членами «Мемориала» было установлено, что многочисленные жертвы доставлялись в Рутченково из здания современной консерватории, где в те годы располагался «вооруженный отряд партии» — НКВД. Почти каждый вечер «черный ворон» подвозил новые и новые партии «врагов народа». Часть жертв была уже бездыханна, однако многие привозились именно сюда на экзекуцию. На территории «объекта» были прорыты длинные траншеи до 100 метров, которые заполнялись телами казненных. Одна из таких траншей была нами раскопана весной и летом 1989-го практически под линией строящихся гаражей. Незадолго до начала раскопок нам сообщили, что особо ретивые гаражники также натолкнулись на костные останки и под шумок начали сбрасывать их в близлежащую канаву.
Однако трагедия этого поля не заканчивается на констатации, увы, стандартных для истории Страны Советов событий предвоенного времени, окрашенного кровавым цветом неслыханных репрессий против собственного народа, развязанных диктатурой сталинского режима. Память народная донесла до нас и жуткие свидетельства о расстреле на этом месте военного госпиталя, располагавшегося в первые месяцы войны в здании городской больницы № 24 перед самой немецкой оккупацией. Возможно, что такая же участь постигла и учащихся ФЗУ — детей «врагов народа», которых не успели или не пожелали эвакуировать. О самых мрачных страницах Рутченковского «объекта», в частности, говорил и Б.Ф. Парсенюк, сопредседатель Донецкого «Мемориала», в прошлом узник одного из лагерей ГУЛАГА, на траурном митинге 16 сентября 1989 года.
Все эти «устные предания» нуждались в фактологическом подтверждении, а при отсутствии на тот момент содействия властей инициативу приходилось брать на себя активистам все тех же неформальных организаций. День 8-го апреля 1989 года стал переломным в расследовании Рутченковского захоронения. В тот день явочным порядком «неформалы» взяли в руки лопаты и буквально сразу под одним из гаражей обнаружили многочисленные костные останки. Прибывший на место прокурор обронил в тот день ставшую почти крылатой фразу: «А может, это кости собак?!» Однако специалистам археологам и антропологам не представило большого труда опознать человеческие останки, и остановить возбуждение уголовного дела по факту обнаружения «неизвестного» захоронения областной прокуратурой было уже невозможно. Такое дело и было возбуждено в апреле 1989 года. Почти одновременно начала работать официальная следственная комиссия.
И хоть решения были приняты вполне официальные, основной движущей силой на раскопках оставалось все тоже добровольческое ядро — студенты истфака Донецкого Университета, наши друзья и единомышленники. Посильное содействие с транспортом, обедами и необходимым инвентарем оказывал заместитель председателя Кировского райисполкома Жмыхов. По ходу раскопок как-то сама собой образовалась так называемая группа «Поиск» по образцу подобных в других городах страны. Наиболее активные «поисковики» — В. Устенко, Н. Ткачев, А. Кучерявый, Е. Новикова, И. Фалат, Г. Руденко, Н. Бардашевич, О. Михеева, Арбузов, Толочко и остальные энтузиасты — всего в количестве до 20 человек с перерывами на учебу и летнюю сессию продолжали эту нелегкую работу до середины июля. Выпала большая честь участвовать в раскопках и автору этих строк. 
Почти все из нас, студентов-историков, прошли к тому времени интенсивную археологическую практику. Однако описывать извлечение из земли сотен человеческих останков — дело нелегкое еще и потому, что работа с такого рода массовыми захоронениями принципиально отличается от любой археологической экспедиции. Во-первых, прошло не так много лет с момента происходивших экзекуций — не более пятидесяти. Во-вторых, эксгумация сопровождалась находками большого количества личных предметов от истлевших кошельков до зубных щеток, что уже само по себе было для нас неожиданным. И, в-третьих, у нас, безусловно, не было никакого плана этого самого захоронения. Так что копать, приходилось иногда методом тыка. Но даже учитывая все эти сложности, всего за несколько месяцев работ с естественными перерывами на учебу и по причине «нелетных» погодных условий нами было обнаружено огромное количество человеческих останков, принадлежащих более чем пятистам индивидуумам.
В насильственной смерти жертв сомневаться не приходилось — методично простреленные черепа, огромное количество разбросанных пуль — все это говорило о том, что мы наткнулись на одну из пресловутых траншей «секретного объекта». Многое вызвало шок даже у повидавших виды археологов — например, многочисленные — пустые! — бутылки из-под спиртных напитков, в основном водки, погребенные вместе с телами жертв. Даты изготовления на бутылках были довоенные и поверить в то, что перед расстрелам приговоренным наливали сто грамм «для храбрости», очень трудно. Получается, что сами палачи нуждались в этом допинге, что, впрочем, с полной уверенностью сказать нельзя, и это, возможно, навсегда останется одной из тайн Рутченково. 
Интуиция и первые результаты подсказывали, что захоронение было более чем массовым. В один из дней, например, мы извлекли не менее 60-ти черепов из одного слоя, а под ним виднелся уже следующий, так что в какой-то момент нам просто некуда было складывать такое количество человеческих останков. В одной из ям, в которой работал я, была обнаружена группа останков, принадлежащая людям, причем очевидно обгоревшим. Хорошо ощущался запах керосина (или бензина). Вообще, личных предметов оказалось превеликое множество: бритвы, шахтерские жетоны, нательные крестики, расчёски и, конечно же, обувь (мужская и женская) фабрики Красный треугольник. Если большое количество обуви вполне объяснимо, то зубные щетки, например, наводили на размышление о том, что жертвы могли и не знать о предстоящей экзекуции… На одной из зубных щеток было даже начертана фамилия — Козловский, а на извлеченном из полувекового небытия портсигаре можно было отчетливо прочитать «Покараев В.Д.». Дальнейшее расследование судьбы последнего привело к заключению, что такой портсигар мог принадлежать репрессированному горному инженеру из Кривого Рога. 
В июне — начале июля участникам раскопок удалось, наконец, приблизиться к разгадке самой острой проблемы Рутченкова — уничтожению раненных военнослужащих и учащихся ФЗУ — детей «врагов народа» в октябре 1941 года за несколько дней до оккупации Донецка нацистами. До лета 1989 года вся информация об этой трагедии «потихоньку» передавалась из уст в уста местными жителями. Однако с момента начала раскопок «воодушевленные» свидетели и те, кто об этом знал от своих близких, запросто стали подходить к раскопанным траншеям и делиться с нами в открытую своими воспоминаниями. Одна из причин, по которой не все из нас готовы были сразу поверить в эту страшную историю, заключалась в том, что широкой гласности предали ее осенью 1941-го немецко-фашистские оккупационные власти. По многочисленным свидетельствам очевидцев немцы согнали местных жителей в поле и продемонстрировали им недавно закопанные трупы. Естественно, нацисты использовали трагедию Рутченкова в своей пропаганде, да и лучшего «подарка» НКВД и ВКП (б) им оставить и не могли. 
Надо сказать, что советская республиканская, областная и городская пресса даже времен перестройки и гласности не могла позволить себе упоминать о самых страшных преступлениях Рутченкова — расстреле советских военнослужащих осенью 1941 г. Эта тема еще надолго осталась табу для средств массовой информации. Однако одна из публикаций на эту тему все-таки прорвалась — «Горняцкая Слава», многотиражка шахты Кировская, выходившая тиражом в 2 тысячи экземпляров, опубликовала свидетельства Юрия Михайловича Грязина, который лично побывал на поле осенью 1941-го и видел, как лежали «мертвые советские солдаты, многие перебинтованы, некоторые без рук, без ног. Тут же в траншеях лежало немало костылей». («Тайна Рутченковской степи»). Были и другие свидетельства десятков жителей, подтверждавшие эту информацию. 
И вот, наконец, летом 1989-го, спустя 48 лет после описываемых событий, нами были извлечены из земли предметы, характерные для военного госпиталя — большое количество окровавленных бинтов, загипсованные конечности, кислородные подушки, а также типичная больничная посуда того времени. В отдельной яме были обнаружены чудом сохранившиеся ученические гимнастерки, сильно напоминавшие казенную форму фабрично-заводских училищ…
Следующим «судьбоносным» этапом в расследовании массового захоронения стала объемная статья корреспондента Глотова в Правде от 4 июля «Там где решили строить гаражи…». Это уже была «бомба» всесоюзного значения для местных властей и не только. Глотов, который в июне лично встречался с нами, побывал на месте раскопок, опросил некоторых свидетелей, взял интервью у старшего следователя Водопьянова, у сотрудника областного бюро судебно-медицинской экспертизы Е. Кузьменко и председателя Донецкого горисполкома Г.Онищука, написал достаточно честную и критическую статью не очень характерную для Правды. Разумеется, он обошел стороной проблему расстрелянных военнослужащих, но сумел обобщить и как бы впервые подытожить почти всю известную на тот момент информацию об истории Рутченково как месте массовых репрессий в Донецке. Пожурил Глотов и областное управление КГБ за отсутствие содействия в деле уголовного расследования и местные районные и городские власти за бюрократизм и непрофессионализм. В этой же статье неожиданно была названа и общая цифра репрессированных по Донецкой области — 40 тысяч. В дальнейшем было много спекуляций в связи с этой цифрой, но многие согласились с тем, что была предоставлена она местными «органами», а посему завышенной быть никак не могла, и скорее всего, реальное количество уничтоженных только в 30-е годы в Донецкой области было больше. В качестве дополнительных примеров массовых захоронений в области позднее упоминался Ясиноватский лес, где также существовало подобное захоронение. 
В заключение своей статьи в «Правде» Глотов выразил надежду на то, что «поле страданий и скорби в Рутченково» должно стать «полем нашей памяти и совести». По законам советского партократического жанра статья в Правде стала мощным сигналом «сверху» для местных средств массовой информации и органов власти. По Украинскому ТВ дважды была показана программа «Гарт» об истории Рутченкова поля, доселе раздумывающие члены Городской комиссии 7 июля, наконец, признали факт наличия в Кировском районе массового захоронения… 
Казалось бы, наступило время для тщательного профессионального расследования трагедии. Однако все также комиссия приняла решение свернуть раскопки и приступить к разработке мероприятий по перезахоронению останков в самое ближайшее время. Трудно поверить в то, что такое решение было принято без согласования с центром, ведь дело-то только-только получило широкую огласку. А может, именно поэтому так поспешно власти решили свернуть раскопки, чтобы прекратить будоражить общественность? В нашей же студенческой среде тогда прочно утвердилось мнение, что тема расстрелянных военнослужащих и учащихся ФЗУ была основной причиной свертывания работ. Во всяком случае, местное управление КГБ, враждебно относившееся с самого начало к расследованию и раскопкам, меньше всех было заинтересовано в честном расследовании всех тайн Рутченкова. 
16 сентября 1989 года состоялся траурный митинг и торжественное перезахоронение останков 540 жертв, о чем подробно рассказывала «Вечерка» и другие газеты. На митинге выступали представители городских властей, члены общества Мемориал и я как представитель группы студентов-историков. Главным лейтмотивом митинга, на котором собрались сотни местных жителей, была надежда на то, что это страшное место должно стать полем памяти жертвам сталинского террора. Для этого необходимо установить памятник жертвам репрессий, для чего активисты «Мемориала» объявили сбор пожертвований на специальный денежный счет. Тем временем возле братской могилы, где в специальных гробах были перезахоронены останки расстрелянных граждан, был открыт временный обелиск с надписью: «Здесь будет установлен памятник жертвам репрессий 1930-1940-х годов».
Хотя представители семей репрессированных и местных правозащитных организаций в целом положительно оценили сам факт такого мероприятия, было очевидно рано ставить точку в расследовании всех тайн Рутченкова. Одной из «технических» проблем оставался гаражный кооператив «Текстильщик», который в полном смысле плодил и размножал гаражи на человеческих костях. А ведь в семьях совладельцев кооператива могли вполне быть репрессированные родственники. Даже предполагаемые 40 тысяч для Донецкой области, потерявшей немало жителей и в голодоморе 30-х, и во время Второй мировой войны, цифра огромная… 
Городские власти в том же году решили «отгородиться» от гаражной проблемы по-своему. По их инициативе был воздвигнут мощный бетонный забор между гаражами и остальной частью поля, где было обнаружено основное количество человеческих останков. Почему-то для многих из нас этот новый забор напоминал тот самый энкеведешный забор 50-летней давности, хоть мы его (слава Богу!) никогда и не видели. В смысле же незавершенного расследования основной болью оставались погребенные почти заживо раненые военнослужащие и подростки ФЗУ. Упорное замалчивание этой проблемы со стороны властей вызывало серьезные подозрения с нашей стороны и как всегда в таких случаях казалось, если власти так упорно скрывают самую трагичную страницу истории поля, то им действительно есть, что скрывать. 
Остается лишь добавить, что 25 ноября 2005 года (16 лет спустя) в День памяти жертв голодомора и политических репрессий на Украине, наконец, состоялось торжественное открытие памятника репрессированным на Рутченковом поле (скульптор А. Поржнюк, архитектор В. Бучек). Почему так много времени было упущено и памятник не был установлен своевременно — это уже совсем другая история, великолепно иллюстрирующая двуличие местных властей. Опять приходит на мысль все та же аллегория об относительности времени — за два года (1988—1990) произошли значительно более радикальные перемены в деле расследования тайны Рутченкова, чем за все 16 последующих лет… 
В начале 2007 года мы с Владом Устенко, моим однокурсником и лидером нашей «археологической» группы в 89-ом, посетили Рутченково и уже издалека, увидев контуры памятника, ощутили знакомое чувство сопричастности с историческими событиями многолетней давности. Со времени раскопок прошло почти 20 лет. Поле выглядело таким же запущенным и замусоренным. В некоторых местах были видны любительски разбитые огородики. Хотя в целом никто это проклятое место по-настоящему прибрать к рукам не спешил, гаражи продолжали жить своей собственной суетливой жизнью совсем рядом за серым забором конца 80-х. Местное кладбище все ближе и ближе подступало к мемориалу. Что ж, соседство вполне естественное. У пьедестала памятника девочки-подростки со смехом распивали огромные пол-литровые бутылки пива и глубоко затягивались длинными сигаретами. Однако увидев, что мы начали щелкать фотоаппаратом, поспешно ретировались, и я даже не успел задать им свой сакраментальный вопрос — а знают ли они что-нибудь об истории этого поля? Они могли вполне и не знать, ведь за время их жизни как раз и пролетели эти самые 18—20 лет. Хочется верить, что еще одно поколение не было упущено. А небо над полем было какое-то напряженное и тревожное…

http://www.infodon.org.ua/