Источники

Sadūnaitė N. KGB akiratyje. - Chicago: Ateitis, 1985

Диссиденты Центральной и Восточной Европы: Словарь / НИПЦ "Мемориал" (Москва); Центр "Карта" (Варшава)  - [Готовится к печати.]

С 1982 года по 1987 я работала над «Хрониками текущих событий католической церкви» в подполье.

До этого меня как-то хотели посадить за хулиганство. В 1982 году моего брата КГБисты закрыли в психбольнице, потому что не смогли завербовать. Я пошла навестить брата, но меня оттуда выгнали и составили дело за хулиганство. Якобы я обидела врача. Пять лет затем я работала в подполье. Год жила в Литве, потом четыре в Москве. В 1983 году я уже была в Москве. В это время я приезжала смотреть, попала ли в Москву «Хроника текущих событий литовской католической церкви». В Москве Сергей Ковалев нам помогал передавать через американское посольство американским журналистам «Хронику» в виде фотографий. Мы прятали ее в зубную пасту, в пудру, чтобы не было так сразу заметно. Иногда если меня  брали, то сразу все тщательно проверяли. В Москве чуть-чуть легче было работать с русскими. Они, чувствовалось, свободнее были немножко. И у нас тоже чудо было. Например, я такой средний человек была, ну в редакции так, чуть-чуть помогала, но две машины день и ночь, тем не менее, у моего дома стояли. Выхожу – они следят, потому  я иногда прыгала с балкона, чтобы незаметно выйти из дома. Это было в Литве, две машины и четыре или трое красивых таких парней. Выйдешь, а они тебе грозят кулачком. Вот такая слежка была за каждым, кто в «Хронике» работал. Но это просто чудо - 18 лет, раз в 2 месяца «Хроника», тем не менее, выходила. А слежка все шла. Например, был один такой священник, которого убили (его 12 раз пытались убить). В архиве КГБ есть данные, что за ним следили 114 агентов. Не все сразу, конечно, но передавали друг другу эту эстафету вместе с машинами. Но, несмотря на это, люди работали. Например, епископ каунасский Сигитас Станкявичус, вокруг него были и машины с агентами и соседи завербованные. Много перепуганных людей в то время было завербовано, под страхом, что не поступят куда-либо, и так далее. Вербовались, но, несмотря на это, люди в «Хронике» работали. У этого епископа, например, был весь архив старых «Хроник».

Я всегда говорила «братьям КГБистам»: «Мы, как Давид, а вы Голиаф. У вас миллионы, армия, и милиция, и КГБ, и психушки, и тюрьмы, и лагеря, но мы идем во имя Иисуса Христа и -  фью! – весь миллион КГБистов  - фью, ноль». Но они такие несчастные из-за этих слов были. Они потом говорили, что самый страшный человек в Литве – это Нийоле Садунайте. Они не любили, когда их не боишься. Они мне говорили: «Чего ты лезешь? Сиди, поедешь за границу, там и то сможешь, и это, зачем тебе что-то здесь?» Т.е., предлагали возможность высылки за рубеж. А я им говорю: «Ну,  хорошо, допустим, если бы вас верующие обижали за то, что вы неверующие, тогда я пошла бы в тюрьму за вас». Не может человек обижать другого за убеждения. Бог дал совесть, дал ум, дал свободную волю, и каждый человек за это отвечает. Никто не может навязывать ту или иную веру. Наказывать по закону можно преступников, если они, например, убивают или воруют.

Как-то они меня, когда в очередной раз взяли, привезли на следствие в 1987 году, 1 апреля – у нас, в Литве, это день лгунов. Я им и говорю, с радостью: «Братики, с праздником!»

- Какой праздник?

- День лгунов, вы же, как открываете рот, так лжете!

И они такие несчастные сидят. И говорят:

- А чего ты такая радостная?

Я говорю:

- Я пять лет вас не видела, так соскучилась.

- А чего раньше не пришла?

- Ну, я очень скромная, я ждала, пока вы позовете меня к себе.

Ну, вот так, с юмором и молитвой я здесь и была. Я здесь была самым счастливым человеком за 72 года существования литовской тюрьмы КГБ.

Была я и за границей, 2,5 года. Ну, там многое рассказывала людям о своей жизни. И во Франции, и в Италии, Испании, и Америке, и Канаде, и долго была в Польше. Но такой радости, как здесь, не было. Господь, когда человек слабый, а в Литве наверное более слабого, чем я, не было, именно такого часто и избирает, чтобы этим «братикам» показать их неправоту. У меня самой не сильное образование, я не разбиралась в политике, и т.п. Да и в целом наше население было в страхе. Простых людей за походы в костел особо не притесняли, а чуть пообразованней кто был, то уже страдали.

Меня спрашивали однажды: «А подруга твоя в костел ходит?» А я им говорю, что, мол, ее и спросите, чего вы меня спрашиваете?

У нас с детства была установка о других не говорить.

Итак, в 1982 г. я пошла в подполье. Затем меня арестовали в 1987 году, 1-го апреля.

А до этого, в 1975 г., за 6 страниц «Хроник литовской католической церкви» я уже сидела 6 лет. Это был № 11 «Хроник». Перед этим я была объявлена во всесоюзный розыск.

КГБисты были сильно раздражены, что потрачены огромные людские и денежные средства на розыск, и уговаривали меня убраться вон за пределы Литвы. Я сказала, что никуда не хочу, а хочу в тюрьму. Их, КГБистов, тогда было шесть человек – генералы, подполковники. И спрашивают меня: «А чего ты хочешь в тюрьму?» А я говорю: «Я вас очень люблю, мы с вами 20 лет уже дружим, не хочу в рай без вас, что я буду делать без вас в раю? Совесть у вас нечиста? Нечиста. Покаяться за вас надо? Надо. А на свободе никак покаяние не выходит. А здесь, в тюрьме, - ни цветочка, ни зелени, ни хлеба нормального».

- И я вот эту малую жертву тюрьмы, при большой жертве Христа, Который за нас всех умер и Который нас всех безгранично любит, приношу, чтобы мы все попали в рай.

Они после этого убежали в подвал. А потом поднялся начальник КГБ, генерал-майор. Пугал: «Ты не боишься кончить жизнь под колесами автобуса?» Я говорю: «Ничуть не боюсь. Какая разница, где помереть, под колесами или в кровати, вот чтоб совесть была чиста, чтоб любовь к человеку была, вот это главное, а где кончить жизнь – ноль».

Интересно то, что уже много позже, в 1991 году, в свободной Литве этот генерал-майор подал на меня в суд. Из-за описанного мной в местной газете этого допроса в 1987 году. Якобы он допрашивать допрашивал, но не угрожал. Но как же докажешь? Ведь мы были одни с этим генерал-майором в комнате допроса. Но я помню из номеров «Хроники», когда арестовали нашего епископа (Станкявичуса), он был редактор «Хроники». Этот генерал-майор Боумилас приезжал в Кибарты, где этот епископ служил, и там милиция могла схватить идущую в храм девчонку-малолетку 14-15 лет, без родителей, без учителей и привести к этому  генерал-майору, который предлагал этой девчонке подписать напечатанный заранее лист. Она читала, что там написано, будто священник Санкявичус учил чему-то антисоветскому. Она говорила: «Нет, я не буду подписывать, ничего такого не было».

«Ах, ты не будешь?» - говорил генерал-майор – «Мы тебе пятнадцать лет дадим, в подвал с голодными крысами посадим, научишься подписывать». Но те девчонки не подписывали. Удивительно, как Господь дает силы. Но страх, конечно, даже у взрослых людей был. Вот здесь, вокруг этого здания КГБ, люди на расстоянии ходили. Были случаи, когда я садилась в такси,  и водитель замечал, что сзади слежка и очень пугался. Я его тогда успокаивала: «Вы не переживайте, это не за Вами, это за мной следят». Вот такое было напряжение. И вот я тогда в 1991 г., этих женщин, которых еще девчонками допрашивал генерал-майор, позвала на суд. Их по одной вызвали до суда и обязали дать подписку о том, что им грозит два года тюрьмы в случае лжесвидетельства. Затем они дали показания при опознании этого майора. Он сидел очень разъяренный и спрашивал меня: «Ты что, теперь на меня в суд подашь?». Ему за такое дело грозило восемь лет. Я ему ответила: «Братик, я за тебя 25 лет в тюрьме просижу, чтобы Бог дал тебе разум, и ты не искал того, чего сам не имеешь. Какая достойность-то у тебя есть, если ты до сегодняшнего дня лжешь? Что ты ждешь от других того, чего сам не имеешь?»

Да, несчастные они. Я всем говорю, что за них больше всего надо молиться. Когда в этой тюрьме КГБ была, опытные в допросах полковники изумлялись: «Ну и подкована же ты». А я им так и говорила: «Мы как Давид, а вы - Голиаф». Помню, идешь на допрос и молишься, и вспоминаешь слова Евангелия: «Вы не думайте, что будете говорить, будет дано…..»

Я попала в объектив КГБ в 70-е годы. В 70-е была антирелигиозная кампания против священников, помогающих родителям, желающим причастить своих детей. Начали сажать таких священников. Священники боялись всякого контакта с детьми до 18 лет. А после восемнадцати молодым людям уже и самим ничего не надо, если они маленькими ничего не получили. Так вот, когда сажали одного такого священника, знакомого моей мамы, его сажали уже в третий раз, то я наняла ему адвоката. Так началось мое знакомство с КГБ. В общем, много было романтики.

В Литве, как и у вас в России, большая проблема в том, что те, которые были в КГБ, они и остались влиятельными. У нас даже был такой закон, что КГБист тайно мог признаться в своей бывшей деятельности, как на исповеди, и после этого он может стать хоть кем, даже президентом. Их полно везде. Они же опытные, они теперь миллиардеры. В советское время они хоть Москвы чуть-чуть побаивались.

Ну так вот, я, например, когда меня судили, очень остро говорила на суде. Меня конвоировали шесть русских, не понимающих по-литовски автоматчиков. Это из-за того, что КГБисты узнали о моем намерении остро говорить. Им передал мое письмо на волю молодой конвоир Гриша, через которого я пыталась отправить будущую мою речь из подвалов КГБ на волю. Я так опрометчиво поступила, так как все равно не боялась ничего потерять. Поэтому они так строго следили, чтобы это не вышло за стены суда. Так вот, когда меня привезли в 1975 году на суд, прокурор мне показал это письмо, давая понять, что знает о моих намерениях, и сказал: «Что вы ничего плохого не сделали, и если сегодня будете молчать, то мы откроем дверь, и вы уйдете на свободу». Тогда я сказала, что я не спекулянтка: «Я своими убеждениями не спекулирую. Я сегодня буду говорить».

А зал был закрыт. Даже свидетелей выгнали. Я спрашиваю: «Почему свидетелей выгнали? В закрытом суде тоже должны быть свидетели, я требую». Тогда мне ответили, что: «Еще слово, и мы тебя вывезем вон, а судить будем без тебя». Я говорю: «Ну-у-у, какой будет прекрасный су-у-д! Без свидетелей, без людей, без меня! О-ля-ля!». Но они меня на свое несчастье оставили. Если бы увезли, я бы не могла говорить. От адвоката я отказалась, сказав, что правда очень сильна и правду защищать не надо.

Так вот, я очень остро говорила, начав словами одного местного поэта об убийцах невинных людей и что для них, участвующих в суде, «убийца» - это комплимент. Т.е., они еще хуже, ибо, как говорил Господь: «Не бойтесь тех, кто только тело убивает». Они там все сидели, глаза опустивши. Как сильно хотелось их сфотографировать! Потом был обеденный перерыв, так как суд был долгим, пока они допрашивали своих свидетелей. И вот, открыв кормушку, солдаты-конвоиры заглядывали и спрашивали: «Что ты им там такое говорила? Было похоже, что ты прокурор, а они сидели как перед смертной казнью». Ну, я этим солдатикам чуть-чуть шепнула. Они говорят: «Ой, получишь, ой, получишь»! И закрыли кормушку.

В итоге этот прокурор, который перед судом говорил, что я ничего плохого не сделала и меня отпустят, ежели я буду молчать, потребовал мне 9 лет. 6 лет строгого режима тюрьмы и 3 года ссылки. А ссылку я получила благодаря некоему Руденко, так у нас в Литве ссылку никто не получал. Они вызвали Руденко и спросили: «Что с этой ведьмой делать?» Первая судимость, среднее образование, т.е. до двух лет только можно дать.

Судили меня по статье 68 ч.1 УК ЛитССР - «Антисоветская агитация и пропаганда». Это за «Хроники текущих событий католической церкви», в которой за 18 лет не было не одного ложного факта, хотя их иногда пытались подбросить.

Немного о «Хронике». «Хроника ЛКЦ» построена по примеру московской «Хроники текущих событий». Москвичи помогали, чтобы «Хроника ЛКЦ» попадала в американское посольство, а там дипломатической почтой до Бруклина, во францисканский монастырь, и затем эти факты передавали по радио Свобода.

Как мы только, работая в «Хронике», не маскировались. Но сколько не скрывайся под париком, очками и косметикой, все равно 5 лет под непрестанной слежкой можно было осуществлять эту деятельность только с помощью Божьей. Все нам так и говорили: «Это Бог вам помогал». На Украине, например, «Хроника» тоже, как только вышла, сразу двоим редакторам дали по 15 лет, и на этом все закончилось. Говорили, что в Москве, как только выйдет очередная «Хроника» – 10 человек сажают. Поэтому москвич Сергей Ковалев в одной из «Хроник» в заголовке номера написал свой адрес и телефон, как редактора «Хроники». Чтобы кроме него никто не пострадал. Удивительно смелый человек.

Они и меня спрашивали; кто в «ХТСКЦ» редактор? Те трое, которые меня всегда вместе допрашивали, т.е. один мог говорить, а остальные просто были рядом, высказывали мне, что я как-то себя уже и при обыске не так вела. У них, у неверующих, какой-то испуг, как будто я ведьма какая-то. А мы с моей сестрой, всего лишь навсего, во время обыска, когда к нам ворвались 14 КГБистов, сказали на их заявление об обыске: «Хорошо, ищите, а мы здесь посидим». И оставшись, мы во время обыска с сестрой произносили громко Розарий. Тогда же они нашли два письма в почтовом ящике. Это могли быть просто письма людей, не сотрудничающих с «Хроникой», но просто неприятно, что их тоже могут допрашивать. Ну, так вот, я накинулась на эти письма, как тигр, и,  вырвав разорвала, и добежав до туалета, смыла в унитаз. После этого они меня побаивались. Говорили, что во время обыска я была не как человек. Так я набросилась на эти письма.

Итак, они меня спрашивают: «Кто у вас редактор?» Я им отвечаю: «Ну-у-у, это я вам легко могу сказать». Они ушки навострили, обрадовались: «Ну, кто?» А я им: «Ну так вы и есть редакторы». Они: «Как, мы?»

- Ну, так вы не преследуйте верующих, не фабрикуйте дела и не будет этих фактов. Мы только секретари, мы только фиксируем эти факты, а редакторы – это вы. Это вас надо сажать. Это вы нарушаете свои же законы, своей же Конституции.

Вот такая несправедливость. Но, я считаю, что каким бы зло ни было, Господь умер за каждого из нас. Каким бы кривым ты ни был, Господь ждет до последнего момента покаяния каждого.

Я много видела несправедливости. Например, во время ссылки, в Красноярском крае в селе Богучаны, я устроилась работать в роддом. Ко мне однажды, когда я сама болела и лежала рядом в больничной палате, подошла санитарка, как раз перед Рождеством, 24 декабря, и сказала, что из больницы выбросили родившуюся семимесячной девочку. А тогда был под сорок градусов мороз. И вот ее бросили на каком-то складе только в одних пеленках, и она плачет и не умирает. Я попросила санитарку довести до того места, где была девочка и захватила с собой воды, чтобы крестить умирающую. И вот я ее покрестила. Она еще что-то даже запищала. Была еще жива. И я побежала к медсестрам, которые в это время радостно перекусывали, и сказала им: «Что вы делаете? Тут же рядом роддом, там же есть инкубатор. Семимесячные, они же выживают. Но если и не выживет, то ведь не ваша вина» А они мне: «Да ты с дурдома, наверное, вырвалась, какая тебе разница? Чего хотим, то и делаем».

Причем эта девочка уже сутки отжила. Ее маме сказали, что она мертвой родилась. А утром пришла гинеколог,  и ей сказали, что она еще пищит. Та говорит: «Да уже давно надо было в ведро ее бросить». Их выбрасывали в печи местной котельной. Эта ложь вся из-за того, что персонал не хотел портить статистику по смертности. Т.е. семимесячная, по всей вероятности, может умереть, и чтобы за это не отвечать, шли на такие преступления. Так я безрезультатно пробегала по этой больнице вплоть до одиннадцати часов вечера.

В 1980 году я вернулась домой, и меня не принимали на работу. Кадровики были все предупреждены, что Садунайте не брать. Я хотела устроиться уборщицей в один маленький магазинчик, где заведующей была моя знакомая. Она пошла, отнесла мое заявление, а ей сказали: «Да ты что, куда ты берешь эту антисоветчицу? Да ты сама вылетишь и сдохнешь со своими тремя детьми». Так что и уборщицей даже не брали. Устроилась я в 27 км. от Вильнюса в маленьком костелике разнорабочей. Постирать, поубирать что-нибудь. Когда меня еще раз взяли в 1987 году, меня обвиняли, что я тунеядец, нигде не  работаю, нигде не прописана. Но проверять стали, и выяснилось, что я 5 лет работала в костелике и прописана у брата. Так что надо уповать на Господа и тихо, без нервов делать свое дело. Не можешь, помолись.

Я тоже неопытный человек, но идешь и молишься: «Господи, я самая слабая, Ты всемогущ. Помоги, сделай». И Господь ведет и делает все правильно, несмотря на всю мою неопытность. Я, например, во время следствия и Кодекса-то в руках не держала, и даже не знала, что «наседка» со мной сидит. Их периодически меняли. Когда я начинала молиться, их тут же меняли. Подсылали из других камер, чтобы уговаривать меня. Ну, мол: «Зачем ты так, ну делай какие-нибудь компромиссы». Я им отвечала, что: «Ну, у тебя семья, двое детей, я понимаю, тебе надо делать компромиссы. Ты мама, ты должна воспитать детей, и поэтому тебе надо как-нибудь вылезти отсюда, а мне терять нечего».

Ну, так вот, еще раз вернусь к истории с моим судом и тюрьме. После того, как я сказала КГБистам, что это они преступники и их самих судить надо, меня посадили в пустую камеру одну и там держали 19 суток. У меня выпадали волосы, я сбросила 20 кг. Рядом с этой камерой стояла какая-то рентген-аппаратура, и я получила сильное облучение. Единственный плюс, что я скинула 20 кг. Меня родной брат даже не узнал.

Нас тогда не пытали, ничего не ломали, но у нас были очень холодные или очень жаркие камеры. Я сидела в очень жаркой. Никакой вентиляции, двери и окна туго закрыты. Иногда добавляли в пищу какие-то химикаты.

Много людей страдало. Моего отца, например, порицали, за то, что он, будучи старшим агрономом, якобы демонстративно ходил в костел каждое воскресенье. Он им говорил: «Братики, да я же не демонстративно, просто, как вы в ресторан или в кино ходите, так я в костел хожу, ну не красться же мне по стенкам.

Еще можно сказать о том, что касается того, признаются ли КГБисты сейчас, что работали именно в порочной системе. Например, в Литве, если они хотят попасть во власть, то они, как я уже говорила, должны, как на исповеди, признаться в этом в одном из кабинетов. И дальше они могут стать хоть президентом. Но я лично видела, как один из них говорил, выступая по ТВ, что у него 4 квартиры, пенсия 2000 лит, потом добавил: «Сколько от Кремля пенсия, не скажу». И он гордился тем, что ни один из КГБистов не отказался от присяги Кремлю. Но я верю, что хоть может перед смертью они смогут покаяться.

Еще расскажу, что обычно тех, кто духовно не сломался в заключении, везли на два месяца на перевоспитание туда, где судили. И меня должны были повезти в Вильнюс. Но, видимо, мои «братики» КГБисты не захотели меня видеть, и меня повезли в Саранск. Я им здесь столько насолила за время пребывания в тюрьме! Я пела, танцевала. Бояться мне нечего, семьи и детей у меня нет. Поэтому, когда в дверь камеры стучали и требовали прекратить петь, я говорила: «Ну как мне сдержать такую радость?» И в коридоре слышалось ворчанье: «Ну и привезли же на нашу голову долгоиграющую пластинку». Поэтому я им так надоела, что они видеть меня не хотели. Отвезли в Саранск. Но там тоже хватало романтики, в этом Саранске.

А еще как-то два «братика» мне говорили, что если я не буду рассказывать в лагере, что пережила во время следствия, то с меня снимут три года ссылки. Я им отвечала: «Да вы что? Это раньше я не имела чего рассказывать, а теперь у меня столько детективных историй!» И они говорят: «Тебе сделают ссылку в сто раз тяжелее, чем лагерь». Я говорю: «Чем тяжелее – тем веселее, ура!» А они: «Ну и характер! Ты нам нравишься».

Бесхребетных людей они используют и потом стирают в порошок. Поэтому главное – не бояться и уповать на Бога и Его любовь. «Братики» КГБисты мне говорили: «Что ты за человек такой? Тут мужчины за неделю нос опускают, а ты десять месяцев поешь, танцуешь, зарядку делаешь, бегаешь по прогулочному дворику?» Я им говорю: «Ну как же, посудите сами, сколько вы мне там дадите, потом-то я вернусь, мне надо будет опять с «Хроникой» работать, я должна быть в форме.

Они мне: «Ты ведешь себя так, как будто хочешь побольше получить».

- Знаете, я не хочу побольше получить, просто я ваш друг и я вам говорю правду. Ибо Дзержинский, Царство ему Небесное, сказал: «Настоящий друг всегда говорит правду в глаза» - так что я ваш самый искренний друг.

Ну, в общем, они выглядели очень несчастно со мной. Но я верю, что в раю мы с ними будем славить Господа вместе.

Они мне говорят:

- Какие мы тебе «братики»?

Я им:

- Мы все одного Бога дети, только вы служите дьяволу.

- Это мы дьяволы?

- Нет, вы не дьяволы, но вы служите ему. Надо каяться, ибо все мы дети Господа. А пока вы во лжи. Обманываете, насильно меняете убеждения человека. Этого нельзя делать.

Однажды, в 1987 году, меня били. Тогда «братики» были еще в полном ходу. Мы с друзьями собрались в день подписания пакта Молотова и Риббентропа. Мы условились, что говорить ничего не будем, только помолимся за жертв Сталина и Гитлера у памятника поэту Мицкевичу.

Итак, мы пришли для этой акции к памятнику Мицкевичу, хотя нас до этого предупредили, что получим по пятнадцать лет, если проведем эту акцию. И вот мы пришли. Я смотрю, вокруг полно КГБистов со своими магнитофончиками. И я начала шептать мужчинам из нашей компании, что надо говорить, это шанс, так как здесь были западные журналисты. Нас было всего четверо, трое мужчин и я. А КГБисты заранее, через газеты объявили, что в этот день, у этого памятника возможны провокации подкупленных западом диверсантов. И вот друзья меня поддержали, и я начала с заявления, что мы собрались помянуть жертвы Сталина и Гитлера, и мы очень благодарны здесь собравшимся «братикам» КГБистам, которых столько много и что они заранее объявили об этой акции. И что мы верим, раз человек сотворен Господом свободным, то свобода придет и в Латвию, и в Эстонию, и в Литву и в другие государства. Там, при западных журналистах мы помолились, спели в впервые за 50 лет литовский гимн. Тогда это все обошлось. Но на следующий год (1988), 5 февраля меня били. Была годовщина убийства одного нашего соратника. Я шла по улице из храма, меня обогнали двое, которых я заметила, как они за мной следят и нанесли два удара в одно и то же место. Ощущение острой боли, как будто кинжал воткнули. Но вдруг, рядом, остановились мимо проезжавшие «Жигули», и избивающие убежали. Из машины вышли русские и спрашивали: «Что это такое? Мы видели, как вас обогнали и начали избивать». Ну, не буду же я им объяснять всю историю. Поэтому я просто сказала, это «п-е-р-е-с-т-р-о-й-ка». Они мне тогда сказали, что спешат на вокзал, но просили записать их номер, чтобы быть свидетелями в суде, если тот состоится. Потом меня оперировали и сказали, если бы был третий удар, печень лопнула бы.

Если вернуться ко времени моего пребывания в лагере, то там я наблюдала интересных людей. Например, была одна бабушка восьмидесяти лет, она не умела ни читать, ни писать, но считалась при этом особо опасным государственным преступником. Ну, в общем, очень важно, что много, конечно, было новомучеников на Земле. Особенно в России. Аллилуйя! Будем жить!