Заключённые, а их численность достигала 84 тысяч (в 1941 году), были распределены на колонны через каждые 3-4 километра трассы будущей дороги. Орудия труда: пила, топор, лопата, лом, кирка, тачка. Одежда и в самые лютые морозы худая – рабсилу не берегли. М.б. поэтому здесь бытует поговорка, что под каждой шпалой лежит  погибший ЗК. А на одном только километре железной дороги – 1200 шпал…

Бесчеловечной политикой советской власти они были лишены достойной жизни, превращены в рабов, чья жизнь абсолютно не ценилась. А потому и по смерти с такой легкостью втоптаны в грязь, замурованы в бетонные быки железнодорожных мостов, зарыты в ямах, которые нельзя назвать братскими могилами.

Мы собрались около памятника жертвам политических репрессий, в большинстве своем погибшим в Севжелдорлаге на строительстве этой железной дороги, для того, чтобы помолиться о них Господу и просить Его содействовать воскрешению памяти в людях.

Памятник стоит на открытом месте у автомобильного переезда через железную дорогу – ту самую. Решен лаконично: высокий крест, в основании которого шпалы в форме людей, или люди в форме шпал, как иллюстрация той неофициальной статистики: одна шпала - один человек. Ни цветника, ни скамейки, мимо несутся автомобили. Как практически по всей нашей стране, так и здесь близкие и родные погибших не знают места захоронения своих предков, не имеют возможности прийти на их могилу. А вот только к таким местам памяти. Потому так важно, чтобы они несли знаки заботы, уважения, тепла, а не напоминали своей неухоженностью и по смерти этих людей небрежение к каждому из них. Правда, нам рассказала одна сестра, как оказавшись в автобусе, надолго вставшем на этом переезде, один пассажир начал вспоминать, как в детстве своем видел этих несчастных ЗК – и женщин и даже детей под непереносимой тяжестью труда и полной безбытности. Его никто не останавливал – память вырывала из небытия картины, которые вспыхнув, опять будут сложены под спуд житейских забот. Но останутся незалеченной раной, потому что нет покаяния в людях, нет любви и сострадания к тем, кто жил и умер в такое страшное время, нет желания воспитать такое сострадание и в своих детях. Так в нашей стране укором совести и преградой к достойному будущему остаются «миллионы погибших задешево…»

В городе есть другое место для митингов дня памяти политических репрессий – дом Георгия Дмитриевича Карпеченко, профессора, доктора биологических наук с мировым именем, репрессированного в 30-е годы и расстрелянного в 1941 году. Вспоминая его, есть, чем гордиться. У креста с людьми-шпалами гордиться нечем…

Казалось бы, что в первую очередь это дело церкви – брать почин покаяния, как изменения всего строя ценностей и обретения евангельских оснований жизни, но и у нее нет на это сил. Единственный храм в городе – кладбищенский (до революции их было пять), а главная улица – имени Дзержинского (бывшая Вологодская улица), площадь – имени Ленина (бывшая Торговая, а затем Свободы). А главный собор города - Преображенский, построенный жителями Вельска на собранные ими средства, ныне Дом культуры, и город не торопится отдавать его верующим. Хорошо еще несколько лет назад удалось добиться его прямого осквернения – запретить в нем дискотеки выходного дня вместо должных в этом месте богослужений.

Но надежда жива и в этом месте, в этом городе – набирает силу акция 30 октября - чтения имен жертв политических репрессий с молитвой покаяния и примирения. А милосердие Божие таково, что покаяние никогда не бывает бесплодным и напрасным, оно всегда служит возрождению и просвещению людей в церкви и обществе.

Татьяна Авилова

Благовещенское братство, г. Москва

2015 г.