Говорит сестра поэта Мария Семеновна Стус:

Васыль не собирался быть поэтом — мечтал стать геологом. У нас в семье воспитанием занимался отец. Мама о нас заботилась — покормит, все по дому сделает, а мне только: «Маруся, ты отдохни трошкы». А отец вечером сядет и всё говорит, говорит с Васылем. А я сижу рядом и что-то черчу или математику решаю, я люблю математику с детства. И вот они говорили о Винниченко, Любченко — тогда ведь это были запрещенные люди все, а он о них все знал, не знаю откуда...

В хате у нас всегда было полно хлопцев — с самых малых лет Васыля. Его любили одноклассники. Даже учителя знали, что если кого-то надо искать — значит, у Васыля.

Васыль был не просто патриотом — он был пламенным патриотом, никогда не был против власти. В шестом классе его послали на пионерский слет и там он так горячо кричал: «За Ленина! За Сталина!» — про него тогда подумали, что он сын какого-то партработника.

...Надо сказать, что у нас в семье всегда было к родителям очень трепетное отношение, мы их буквально лелеяли — хоть и на ты называли, но чтобы что грубое им сказать — никогда! Показаться перед ними в плохом виде — мы и представить себе такого не могли! И вот в выпускном классе (Васыль шел на медаль) и на уроке одного из самых уважаемых учителей в школе — Кость Макаровича Тесленко — он вдруг говорит: «Вы говорите неправду, было не так!» — при всех, при всем классе! А ведь время было такое — учителя не всё могли говорить. Возник конфликт. Родителям Васыль сказать не может — как? А Кость Макарович перестал его вызывать, а ведь четвертая четверть — конец года, конец школы. Только через месяц или два Васыль не выдержал и рассказал обо всём отцу. Отец был согласен с Васылем — он действительно сказал правду. Пришлось отцу идти к Кость Макаровичу, а тот говорит: «Васыль верно меня поправил, но при всем классе делать это было нельзя. Подошел бы он после урока, сказал бы — другое дело». После разговора с отцом Кость Макарович так ни разу и не вызвал Васыля, правда, «пятерку» за год поставил. На выпускном Васыль подошел к Кость Макаровичу, вручил ему подарок, и они ушли прямо с выпускного, пошли домой к Кость Макаровичу и долго говорили. Кость Макарович тогда признал правоту Васыля, и потом они были большими друзьями! Когда Вася попал в тюрьму — всегда писал ему, и к нам приходил.

Васыль выучил немецкий язык, учась в школе, а в институте учил еще французский и английский. В институте у него был очень хороший круг друзей — очень умные хлопцы! И они тоже знали языки.

После первого срока Васыля пригласили профессором в Кембриджский университет. Но жена его работала на закрытом заводе и нужно было пять лет ждать, чтобы ее выпустили из страны. Уже и документы были готовы, но один он не поехал. А ведь тогда бы второго срока не было...

Родители наши в церковь всегда ходили, нас тоже брали, но потом — школа, сами понимаете. У нас в школе один мальчик был алтарником в храме, так его так ругали и на второй год оставили. Все десять классов над ним издевались. Потом он не доучился в Одесской семинарии, сошел с ума и вскоре умер.

* * *

Во многом Стус сделал себя сам — будучи отличником в советской школе, он очень много читал, в т.ч. и полузапретную литературу, которую всегда искал и находил у своих старших друзей. Он не считал себя диссидентом - он просто говорил правду. В том числе и тогда, когда познакомился с культурной киевской элитой и стал свидетелем ареста людей, ставших для него учителями. Он мог позволить себе, например, в кинозале перед общественным просмотром фильма С. Параджанова «Тени забытых предков», во время акции протеста против ареста «шестидесятников», обратиться к залу с призывом:

— Кто против тирании — встаньте!

Многие тогда встали, на следующий день Стуса исключили из аспирантуры. Первый арест он пережил через 7 лет. В заключении (в общей сложности больше 10 лет) он написал около 1000 стихотворений, многие из которых пропадали, изымались. Оттуда он писал письма сыну, фактически — воспитывал его из тюрьмы. Стус принципиально говорил и писал только на украинском языке — это, как и многое в его образе, выглядело вызывающе. Так он старался сохранить живой язык своей страны, видя, что он может буквально исчезнуть.

В его стихах — боль за страну, за семью, за то, что правда не имеет силы в его народе. И — надежда на то, что эта беда уйдет, сгинет.

* * *

Как хорошо, что смерти не боюсь.

Несу тяжелый крест через погосты.

Предчувствуя неведомые версты,

Перед судом лукавым не клонюсь.

Хоть я сполна изведал жизни вкус,

Но не набрался подлости и скверны.

О, мой народ, тебе останусь верным

И к вечной жизни в смерти обернусь.

Склонюсь я до земли перед тобой,

В твои глаза вгляжусь, благоговея.

И обручусь с родной землей моею,

И породнюсь с моей землей родной.*

* * *

И жаворонки носятся звеня —

сверканьем серебра степное русло

из памяти моей блеснуло тусклой,

где бродят тени — не при свете дня.

Нам долгий срок из вышины ветвей

накуковало серое сословье.

Достанет ли — не сглазить бы —

здоровья

на сладостной земле, да не своей?

Прогорклым медом пахнет сеностой,

зеленых стекол жар в зеленой хате,

где, причастясь последней благодати,

спят мертвые, распластаны крестом,

а с ними и архангел Михаил,

сложив персты молитвенной

щепотью.

А мир греховный бьется всею плотью

о стены ада, выбившись из сил.**

* * *

В 1985 году Васыль Стус выдвигался на Нобелевскую премию по литературе, однако умер раньше, чем вопрос о ее присвоении был рассмотрен Нобелевским комитетом. Он погиб 4 сентября при невыясненных обстоятельствах на второй день сухой голодовки в карцере лагеря 389/36 близ села Кучино Пермской области.

В 1993 г. он стал лауреатом премии им. Тараса Шевченко (посмертно).

 

Материал подготовлен Анастасией Наконечной

---------------

* Перевод Александра Глезера. Журнал «Третья волна» (Франция) № 3—4. 1978. Вот как стихотворение звучит в оригинале в одной из авторских версий:

Як добре те, що смерті не боюсь я

і не питаю, чи тяжкий мій хрест.

Що вам, богове, низько не клонюся

в передчутті недовідомих верств.

Що жив-любив і не набрався скверни,

ненависті, прокльону, каяття.

Народе мій, до тебе я ще верну,

і в смерті обернуся до життя

своїм стражденним і незлим обличчям,

як син, тобі доземно поклонюсь

і чесно гляну в чесні твої вічі,

і чесними сльозами обіллюсь.

Так хочеться пожити хоч годинку,

коли моя розвііться біда.

Хай прийдуть в гості Леся Українка,

Франко, Шевченко і Сковорода.

Та вже! Мовчи! Заблуканий у пущі,

уже не ремствуй, позирай у глиб,

у суще, що розпукнеться в грядуще

і ружею заквітне коло шиб.

** Перевод Натальи Горбаневской. Журнал «Континент» № 37. 1983.

 

http://gazetakifa.ru/