Из рассказа А.П. Чуркиной:

«Я родилась уже на поселении. Жили мы в посёлке Шенчуга, ко­торый построили сосланные, так называемые «враги народа». По­сёлок был большим, пять улиц. На­званий у них не было, только но­мера. На нашей улице №1 было около ста домов. Сегодня этого посёлка нет. Он исчез с лица зем­ли, после реабилитации его поки­нули все жители.

Знаю, что железнодорожный состав, на котором привезли реп­рессированных, остановился в поле, недалеко от Коноши. Людей высадили прямо в лесу, в снег... В семи километрах от Подюги они стали строить посёлок. Те, кто вы­жил...

Родители нам ничего не расска­зывали. Но в них жил страх, он пе­редался и нам. Поэтому я никогда не говорила, что я пострадала от репрессий. Даже на работе никто не знал...»

 

Из рассказа Н.Н. Лютиковой:

«У моего деда было тринадцать детей. Многих из них, как и самого деда, который был священником, репрес­сировали. Y семьи конфисковали имущество, но сослали недалеко. Люди уважали деда и старались ему помочь. Тайно ночами приво­зили продукты. Зимой на лыжах, и метёлкой заметали следы.

...Моя тётя, Зоя Александровна, так и не смогла забыть слова учи­тельницы: «Богородская, ты больше в школе не учишься!»

 

Из рассказа Е.Г. Лодыгиной:

«В апреле 1945 года моего отца, Г.Д. Клепко, арестовали за, якобы, участие в Украинской повстанчес­кой армии, осудили на 20 лет и от­правили в лагерь. А семья была выслана из Ровенской области и определена на спецпоселение в Архангельскую область. В акте конфискации было указано, что изъя­ли: дом деревянный 5x6, крытый соломой, одну корову и одного те­лёнка. В семье детей было четве­ро, я - младшая. Мне был год и два месяца. Когда уезжали, старшую дочь Катю мать столкнула с повоз­ки в надежде, что о ней позаботит­ся сестра и хоть она выживет. А трое детей в возрасте пяти, трёх и одного года вместе с матерью и бабуш­кой попали на север, в спецпоселение Шокшу, Жили в бараках. Ба­бушка, кстати, не прожила там и года, умерла. Мой брат Василий окончил пять классов и пошёл ра­ботать, потому что матери было очень трудно.

Было очень голодно и тяжело. Помню, как-то мама купила мне фланелевый халатик, и я пришла в нём в школу. И надо ж так случить­ся, что как раз поступило сообще­ние о смерти Сталина. Учительни­ца за шиворот вытолкала меня из класса со словами: «Вождь умер, а ты разрядилась в красное».

Каждый вечер мы ходили отме­чаться в комендатуру. Но как-то днём мама решила сходить в Юхнёво, чтобы окрестить нас в церкви. Мы вер­нулись под вечер, а нас уже с соба­ками встречают.  Маму вызвали в ко­мендатуру и дали штраф 50 рублей за то, что отлучились из посёлка. Это были очень большие деньги (зарп­лата 75 рублей), а нас-то трое, кор­мить надо! Я этот случай очень хо­рошо помню, потому что мама чуть в петлю от отчаяния не залезла.

Тяжело было. Учились мы в Пакшеньге, учителя могли в глаза ска­зать, что мы дети врагов народа».

 

Из рассказа Н.Г. Левченко:

«Моего деда в 32-м раскулачи­ли на Украине и отправили в Си­бирь. Через какое-то время ему уда­лось вернуться. В 37-м его аресто­вали и расстреляли, а моего отца репрессировали и отправили на Урал на строительство узкоколейки. Затем он был переведён в Севдвинлаг в Вельск. В 46-м он познакомил­ся с моей мамой. Только сейчас я понимаю, какой это был подвиг со стороны моей мамы и как надо было любить, чтобы решиться связать свою жизнь с «врагом народа». Их не расписывали, а её, беременную лишили продовольственных карто­чек, поэтому их первый сын родил­ся больным. Они прожили 45 лет, родили пятерых детей.

Наш дом был на улице Револю­ционной. По соседству с нами жила семья, которая потеряла кормиль­ца. Папа, чем мог, помогал. Спустя годы, соседский мальчик, ставший уже зрелым мужчиной, признался, что ему до сих пор стыдно, что он не подарил открытку на 23 февра­ля моему отцу. Дело было так. В шко­ле ученики делали открытки для отцов. Учительница спросила, кому он подарит эту открытку. Он отве­тил: «Я подарю её дяде Грише Опанасенко». Учительница сказала: «Не надо ему дарить, он же враг народа». А это был уже 1970-й год!

Так получилось, что впоследствии наша семья получила квартиру в одном доме с человеком, который работал охранником в лагере. Он жил этажом ниже. И что удивитель­но, они с папой даже подружились.

Когда папа умер, после вскрытия врач сказал: «Я не понимаю, как он жил, у него же всё сердце в рубцах».

 

На вечере памяти прозвучал вопрос: «А надо ли нам всё это по­мнить?»

Нам кажется, что ошибки XX века остались далеко позади? Но забвение не несёт в себе жизни -если мы не поворачиваемся лицом к прошлому, рано или поздно оно нанесёт нам удар в спину...

 

Мария Потехина

"Вельская неделя"

2012 г.