И это помимо жителей Копай-города, — так называли бесконечные землянки, которые и зимой в пургу, и летом в зной рыли выброшенные посреди степи переселенцы — раскулаченные или просто по спущенной сверху разнарядке «выкорчеванные» жители сел и деревень России. В нашем путешествии мы не встретили ни одного человека, который не оказался бы из семьи бывших переселенцев или лагерников и не имел бы своей горчайшей истории того времени.

Водитель микроавтобуса (чеченец) по дороге из Астаны в Акмол.
— Здесь была степь, болота, камыш. Наши предки, когда их сюда привезли и выкинули — в феврале их репрессировали, в марте они сюда прибыли - бураны, диких кабанов навалом было, волки... На ровном месте копали, как сурки норы, и где траву, где камыш находили, накрывали, выживали…
— А ваша семья выжила, из тех, кого сюда пригнали?
— Мало кто остался в живых, можно сказать, несколько процентов только… Дед не доехал, его выкинули в дороге…
— ???
— Умер и его выкинули из вагона. Мать рассказывала, что люди старались скрыть от конвоя своих умерших родственников, чтобы довезти их до места и похоронить, даже сидели на трупах, когда приходил конвой. Но их сгоняли, разрывали вещи и всех мертвых просто выкидывали… Отец доехал, но тоже умер и брошен уже здесь, никто не знает, где.. Кто падал, тех просто бросали, а где это случилось, никто не знает…
— В Вашей семье об этом рассказывали?
— Да, конечно… Ох, тяжело, тяжело было…

В Караганде мы познакомились с горячей подвижницей Темы. Это журналистка и писательница Екатерина Борисовна Кузнецова, которая более 30 лет записывала воспоминания тех, кто сидел и выжил в ГУЛАГе и тех, кто охранял, надзирал, командовал в этой системе. Позднее эти драгоценные свидетельства человеческой трагедии вылились в книги «По обе стороны колючки» и «Карлаг: Меченые одной метой». Как только в середине 80-х чуть-чуть приоткрылись створки «железного занавеса», она печатала в областной газете «Индустриальная Караганда», которая была органом обкома КПСС Караганды свои материалы, за что в «патриотических» кругах ее имя без добавки «лжица-клеветница» вовсе не употреблялось. Это была первая в Казахстане и в СССР газета, которая столь громко и четко заговорила о сталинском концлагере — Карлаге НКВД.
Но тогда же хлынул и поток писем от людей, которые молчали всю жизнь, а теперь хотели поделиться своим горем, найти родных, — так было образовано местное общество «Мемориал».
Мы вместе с Екатериной Борисовной смотрели видеозапись пресс-конференции бывших работников Карлага, ветеранов МВД 1989 года. Нам сегодня кажутся дикими слова надзирательницы АЛЖИРа, которые она произносит в ответ на вопрос корреспондента — терзают ли ее угрызения совести, есть ли нравственные страдания? Ответ звучит гордо: какие могут быть угрызения — я в то время была винтиком машины Берия, позже — винтиком системы Горбачева, я исполняла свой долг. И Винтик в ее устах звучит именно с большой буквы!

Музей в Долинке — главном управлении Карлага, только что открытый 31 мая — в день памяти жертв политических репрессий в Казахстане, принес разочарование: в проведенной для нас экскурсии не прозвучало ни единой судьбы. Обзор шел по искусственной экспозиции, названной нами «музеем восковых фигур», когда вместо живых свидетельств мы слышали: посмотрите на выражение лица этой «куклы», на позу той — лежащей или сидящей. А ведь это судьбы таких людей, как Лев Гумилев, Анатолий Марченко, Наум Коржавин, Николай Заболоцкий, cщмч. Уар, Александр Чижевский, Александр Есенин-Вольпин и многие, многие другие, известные всему миру и никому не известные, но не менее трагические.

Этот мемориальный музей был задуман еще в 2002 году. Но кадры для него Министерством культуры подбирались через бюро по трудоустройству, потому директором музея стала Марина Клышникова, из потомственной семьи вохровцев, до недавнего времени сама работавшая в зоне. Хранителем фондов она поставила зам. политчасти и начальника Спецчасти (Первого отдела) колонии Светлану Бойнову. Проект был заказан дизайнерской компании из Алма-Аты, для которых это был просто проект, стоящий к тому же около 200 млн тенге. Но в таких местах нельзя ничего делать безлично! Первое дело их рук — перед входом в музей был полностью вырублен парк, посаженный руками заключенных, — теперь тут ровное пустое место. Бывший работник Спецотдела Главного Управления Карлага В.Я. Широков с гордостью говорил об этом парке, что «дорожки в нем Блюхерша подметала». Старая администрация загубила тьму подаренных ей документов и за год до планируемого открытия была заменена новой — теперь директором там 28-летняя казашка Жазира, которой в течение полугода пришлось срочным порядком набирать экспонаты и без особого разбора документы из архивов. Но и эти документы практически нельзя прочитать - мелко набранные в полутемных углах, — как сказал глава проекта на возражения Е.Б. Кузнецовой — «в музеях никто не читает, в них картинки смотрят». Кстати, фотографировать в музее тоже запрещено — «нам достаточно рекламы той, что уже есть!» — сказали нам.

Зато дороги были самыми говорящими свидетелями трагедий — ковыльные степи, по которым прошли сотни тысяч людей, «долина смерти» — где в лютый мороз замерз полностью многотысячный этап вместе с конвоирами. Я нарвала пучок ковыля на память, но когда привезла его домой, он странно повел себя — каждая былинка искривилась, вылезла из своего гнезда, и букет стал похож на как бы невольно собранные вместе изломанные судьбы людей. Не знаю, долго ли он у меня простоит…

Такое же сильное впечатление — «Мамочкино кладбище», на котором хоронили умерших детей возрастом до 3 лет.

Детская смертность в лагере была ужасающей, каждый месяц по статистике умирал один из десяти детей. Это было огромное кладбище, от которого на сегодня отгорожен, чтобы сохранить от осквернения небольшой участок. И к нему подступает мусорная свалка с одной стороны и пастбища с другой. Зимой землю трудно было рыть, и детские трупы складывали в большую бочку и закапывали уже по весне. Иногда место захоронения вообще не отмечалось.
Сохранившиеся памятные знаки на этом участке относятся в основном к 1948—1950. Многие из них варварски погнуты, кресты сломаны.

Когда мы туда приехали, то обнаружили следы самого недавнего вандализма, направленного, скорее всего, в качестве провокации в отношении мусульманских могил.
Самарка — еще одна точка Карлага со своим кладбищем, от которого не осталось вообще никаких знаков, и это означает, что оно в скором времени вовсе пропадет. Но тут на краю заросшего поля стоит памятник убиенному священномученику Уару и общий памятный знак — Крест.

На этой земле все время внутри звучат слова Писания: «сними обувь твою, ибо земля эта свята".
"Как сплошной Антиминс простирается напоенная кровью мучеников и освященная их молитвой необъятная степь Казахстана», — напишут наши современники о чудовищном месте заключения и ссылки репрессированных, где немногие оставались живыми. Самый почитаемый в Казахстане и тем более, в Караганде старец преподобноисповедник Севастиан (Фомин), сам прошедший через мытарства Карлага, где его били, истязали, требовали отречения от Бога, тем не менее, не сломался духом, а наоборот, привел именно в таких нечеловеческих условиях множество людей к Богу. Побывав на общем кладбище, где в общие могилы за день клали по 200 умерших от голода и болезней, зарывали их без погребения, без насыпи, без крестов, старец воскликнул: «Здесь день и ночь, на этих общих могилах мучеников, горят свечи от земли до неба», и был молитвенником за всех их до конца своих дней.
Освободившись, он не захотел уезжать из этого края и своим духовным детям, приехавшим к нему и надеявшихся на возвращение на родину сказал: «Нет, сестры, здесь будем жить. Здесь вся жизнь другая, и люди другие. Люди здесь душевные, сознательные, хлебнувшие горя. Так что, дорогие мои, будем жить здесь. Мы здесь больше пользы принесем, здесь наша вторая родина...»
Об этом нам рассказал и прихожанин Благовещенского храма в Караганде, у которого мать попала в переселенцы «по случаю»: придя в Воронеже на вокзал с племянницей за какой-то информацией, попала в поток людей из привезенного на погрузку этапа, которых просто закидывали как снопы в вагоны. И вот, семья ждала ее к обеду, а она уже ехала в теплушке и уже навсегда… Мы спросили, почему не вернулись, когда стало возможно? — Старец не благословил, да и никто нас уже тогда не ждал. А здесь, и правда, люди очень отзывчивые и добрые…
Жизнь всегда располюсована, и Караганда в этом не исключение. Но нам показалось, что тут более, чем в России есть шанс преодоления разрухи в самом человеке, потому что жива и действенна здесь в людях память о страданиях своих родных, народа и земли, есть желание этим делиться. Есть надежда на то, что новые поколения не отмахнутся от своей истории, а значит, уроки ХХ века будут восприняты и усвоены.

Татьяна Авилова

Благовещенское  православное братство, Москва

2011 г.